УСКОРЕННЫЕ КУРСЫ ЖИЗНИ

           

Как быстро научиться говорить по-­карельски и ездить верхом на лошади? Нина Николаевна Васильева (в девичестве Мошина) раскрыла секреты читателям «Олонии».

По порядку

«Нина Мошина, к тебе семь богатырей пришли, — расплылась в улыбке конопатая медсестричка, заглядывая в палату. — И все в костюмчиках!»

«Вот угораздило же вчера свалиться с лошадки и сломать лодыжку. Не хватало только в больнице бестолку валяться. Интересно, кто пожаловал?» — подумалось мне, тогда ещё восемнадцатилетней девчушке. Ну да ладно, расскажу всё по порядку.

Осталась

Родом я из глухой деревушки Езово Вологодской области, где из-за бездорожья приходилось только на тракторах ездить. В 1963 году уехала в Сегежу к сестре. Там же поступила в медицинское училище. После окончания по распределению отправили в деревню Гушкалу Олонецкого района. До меня здесь медсестрой работала молодая женщина, которая, отбыв положенные три года, перекрестилась и со словами «Слава тебе, Господи!» уехала. Она укатила, а я на всю жизнь осталась.

Как фантазия

В деревне по-русски немного говорила только санитарка тётя Катя, которая и стала переводчицей на первое время. В начале своего пути в качестве медсестры на приёмах я смотрела не на пациента, а на тётю Катю, которая переводила с карельского. Хотя та знала русский так себе. Сначала меня забавляли некоторые фразы санитарочки, например, «кровь льётся, как фантазия», но потом я привыкла.

Получилось

Однажды в медпункт пришли двойняшки. Одна девчушка держится за челюсть, рожицу корчит и говорит по-карельски hammastu kivistäy. Ничего не понимаю и смотрю, как обычно, на санитарку. Та перевела: зуб болит. Так я же не врач, не стоматолог, не могу лечить зубы. Ну ладно, была не была! Зуб, оказавшийся молочным, я пошатала, крутанула и вырвала. И всё, пошла по деревне слава: feršali maltau kiškuo hambahii (фельдшер умеет рвать зубы). На следующий день заглянула женщина с жалобой на больной зуб. Снова пытаюсь объяснить, что не стоматолог, но, как и накануне, попробовала опять удалить больной зуб. Получилось.

Потом начались роды

Первого принимала Юрку Кондратьева. В ту ночь меня разбудил требовательный стук в окошко и какой-то мужичок сообщал: Nina Nikolaevna, emändy suau lastu! (жена рожает!). Мне хоть и 18 годков было, а все уважительно звали Ниной Николаевной.

«Так рано ещё, четыре часа», — отвечаю. Спросонья ничего не понимаю. В общем, поехала, приняла роды у Насти. Хорошо хоть опытная бабушка там была, показала, как да что. Нас же не учили этому. Вот и пришлось постигать акушерство на ходу. А после того случая Лена Фокина позвала. Прихожу, она говорит:

— Я наверно рожать буду!

— Ну так рожай, а я помогу, — отвечаю.

Вот и родила Лена двух замечательных девочек, а через пару деньков спрашивает:

— У Вас сестра есть?

— Есть.

— А как звать?

— Зоя.

— Тогда я девок назову Нина и Зоя.

Верхом

Кроме Гушкалы приходилось добираться за шесть километров до деревни Арзиярви. Вот мужики и научили на лошадке ездить верхом. Как научили? Так просто: в конце деревни лежал большой камень, с которого парни меня подняли и на седло посадили. Я села и поехала. На камень потом и вылезала сама.

Через полгода меня перевели в Тигверу. А там на участке семь деревень. И вот я из Гушкалы шестнадцать километров добиралась на лошадке. Зимой на санях. А по вызовам ездила так: если уж приехала в какую деревню, то всю обхожу. Кому таблетки, кому что нужно. Потому, что раньше так было заведено. Деревни небольшие, люди радовались, что медик приехал: liäkäri tuli. На селе-то народ простой, люди добрые.

Больница

Как-то раз между Тигверой и Нинисельгой перед ручьём лошадь встала как вкопанная. Не идёт, видать, воды боится. Я слезла, животное через ручей перевела, а обратно-то не могу залезть, потому что ростом маленькая и камня большого рядом не оказалось. Вот до Тигверы и вела лошадку, почти пять километров.

Так и училась ездить верхом, даже ногу из-за этого повредила и в больнице побывала... В тот день Ванька Кузьмин повёз нас на лошадке в Тигверу, а на песке между Нинисельгой мы кувырнулись набок! Когда меня повезли в больницу, вся Гушкала пришла провожать: Аvoi-voi, feršali voimatui! (фельдшер заболела).

Кавалер

В больнице соседи по палате гадали: кто же мой кавалер из всех приходивших навестить парней. Правда, позже догадались, когда Дима принёс молоко с пирогами. Вот он и стал мужем. Вскоре Димку призвали в армию, а мне, беременной, всё так же приходилось ежедневно верхом ездить на лошадке до Тигверы, потом по другим деревням.

Ставший родным

Родители мужа жили в Сяппяваара. Свёкор-то русский знал: на войне выучил. Однажды пошли на сенокос, он говорит: Nevesky, tuo minule sablahat (невестка, принеси мне носилки для сена). Сват спрашивает, указывая на грабли:

— Как по-русски они называются?

— Грабли, — отвечаю.

— Я просил носилки для сена.

Потом свёкор на карельском языке попросил принести топор — lövvä kirves. А я хожу, ищу, а сама не знаю, что нужно найти.

— Не знаешь, что искать?

— Не знаю.

Тот показал. Думаю: «О, Господи, да что же это такое — как будто одни и те же слова с окончанием «хат». Все они кажутся одинаковыми: sablahat (носилки для сена/жерди); varbahat (пальцы ног); hambahat (зубы); lambahat (овцы); kablahat (копылья для саней); rattahat (колёса); pordahat (лестница). Вот так и училась. И рада, что усвоила этот урок. Теперь, когда хочу «поймать» кого из местных, спрашиваю: «Как по-карельски называется морошка?» Редко кто может правильно ответить, ведь в этом случае — несколько вариантов: muur’oi (морошка красная), šl’uboi (очень спелая), l’uboi, hera (переспелая жёлтая морошка).

Теперь, прожив здесь полвека, для меня родные что русский язык, что карельский. Люблю Карелию, ставшую для меня второй родиной!

Секреты записал Александр ЧУРКИН

Фото автора и из архива героини